не знать. Признаться, мне было очень страшно. Я никогда не боялась Алфорда и не воспринимала его серьезно, но теперь он совсем другой. Он выбрал как желание мою смерть, Кристиан, и вообще вел себя странно. Мне так много хочется обсудить с тобой, но для приемов я буду доступна лишь с завтрашнего вечера, во время которого вам точно не разрешат меня посетить, потому что будет поздно. Поэтому лишь 13 ноября в обед, как раз суббота будет. И да, советую на этот раз всё-таки попросить разрешения на выезд, это автобус #21 и остановка „Детская больница“ — высокое округлое здание, сразу увидите. И без бунтарства».

Письмо вышло огромным, шрифт был под линейку, написан очень плотно, но красиво — в её стиле.

— Ну так что, днём подадим заявку на выезд? — спросила Паула.

— Или же сбежим вечером, — предложил Кристиан, — Как думаешь, у Алфорда осталось то прошлое?

— Кристиан, ты можешь хоть раз послушать свою сестру и сделать все по-правильному? Она и так сейчас больна, ты её расстроишь, если придёшь раньше срока.

— Я же переживаю. Уверяю, она будет рада.

— Тогда я с тобой в этом не участвую.

Кристиан подумал и решил, что все же лучше сделает все так, как надо, потому что сбегать одному было скучно. Да и мало ли, действительно сестра не обрадуется…

Больница была действительно заметной. Как только они вошли, все уже будто бы знали, к кому они. Им дали одну из медсестер, которая провела их к нужной палате и сказала, что больше получаса они с ней говорить не могут.

Кристиан аккуратно открыл дверь и резко вбежал. На Селесте была надета типичная больничная рубашка до колен, а волосы распущены. Правда, серо-голубые глаза все так же приветливо горели.

— Кристиан!

Она спрыгнула с кровати, чтобы обнять его. Их объятия длились бы гораздо дольше, если бы Селесте резко не стало больно и она не вернулась бы опять к кровати. Пауле пришлось обнять её там.

— Прости, — извинилась Селеста, — Просто швы ещё не до конца зажили.

— Не извиняйся, я понимаю.

Один из них был прямо на видном месте — на шее. Выглядел он очень крупно, неизвестно, пройдет ли он до конца, не оставив шрама. Так же некоторые были на руках, но чуть меньше.

— Тебе не было больно, когда их наносили? — спросил Кристиан.

— Все были относительно терпимы. Только вот два на груди были болезнены, врачи сказали, что от них могут остаться шрамы.

— Не думаю, что они будут большими и заметными, это ничего страшного, — поддержала её Паула, — Главное, что ты вообще осталась жива. Как он вообще до такого додумался?!

— Я сама не понимаю, — ответила Селеста, — Когда купол сняли, его глаза стали небесно голубыми и широкими, а глазные яблоки наоборот сузились. Выглядело жутко. Потом он сказал, что его желанием была моя смерть и внезапно послал это заклинание. Я не успела отклониться, потому что это было ну очень внезапно. Он ещё говорил что-то в духе «на одного проклятого ребенка меньше», я плохо слышала.

— Бред какой-то, у него точно крыша поехала, — сказала Паула.

— Может, он под каким-то заклятием был? — предположил Кристиан.

— Даже если и так, то он знал о споре и о желаниях, — начала Селеста, — Да и странно, что мы в одну пару попали. Мне кажется, это был какой-то заранее продуманный план. Но ради чего? Что бы им дала моя смерть, я же обычный ребенок, как и все.

— Не совсем. Вы с Кристианом — дети Сильвии Картэр, дети одной из самых шумных и отчаянных революционерок. Благодаря вашему отцу, все знают, что кто-то унаследует её судьбу и начнет поднимать все это заново. Поэтому Неизвестным так важно столкнуть хоть одного из вас.

Оба Картера задумались над её словами, в которых действительно было много правды и доля логики.

— Теперь мне ещё страшнее, — сказала Селеста, — Охоты ещё на нас не хватало из-за этого глупого пророчества.

— Как я понимаю, такие надежды на нас лишь «Неизвестные» подают, — Кристиан усмехнулся, — Другие о нас и родителях ни слова не говорят, относятся как к обычным детям только и всего. Они лишь шайка трусов, раз думают, что ребенок сможет разгромить их лагерь к чертям.

Он продолжил истерически смеяться, от чего девушки насторожились и затем попытались его успокоить.

— Простите, просто это так забавно, — ответил он, — Раз один из нас — спаситель Олимпа, тогда другой — преступник? Почему же они не пытаются вербовать кого-то из нас, а? Так один за них, другой против, разве не легко?

— Кто знает, — сказала Селеста, — Давайте сменим тему. Лучше расскажите, что было после того, как меня забрали.

Они, конечно, ей все рассказали. Про то, как полиция бездействовала из-за взятки, про родителей и брата Алфорда, про стычку и шкаф, про то, как они решили выбрать Ленору как нового участника и про прошедшие после этого бои и завершающие речи.

Все это время Селеста слушала с большим интересом, то удивляясь, то улыбаясь. Она была очень рада, что её навестили, но все же было очень одиноко лежать тут почти весь день, а выпишут её только ко вторнику. Кристиан был готов посещать её на протяжении всех этих дней, но сестра попросила этого не делать — путь был не коротким. Поэтому они остановились на письмах.

* * *

Пространство, в которое она попала, было темно-синим. Она не видела, где был источник света, вероятно, где-то сверху. Она видела пыль, которая медленно кружится кругами, видела пол, который будто бы немного блестел от этого самого света, видела свои руки, но не видела, что находится вдалеке. Там будто бы была тьма, которая рассеивалась от единого её шага.

Тут не было температуры, не было воздуха, не было никаких ощущений. Будто бы сама пустота.

— Ау, — попыталась крикнуть она, но не услышала своего голоса.

— Я тут, — этот голос она тоже не услышала, но почувствовала.

Из темного показался Фелипо. Правда, не тот, которого она видела в последний раз. Тот, которого она увидела перед тем, как уйти на каникулы — короткие белые волосы, не настолько впалые скулы, тонкие руки и добрые глаза.

— Не бойся, — он подошёл ближе, хотя она и не боялась, — Я нахожусь в Этом мире ровно двадцать один день после своей смерти. Как ты понимаешь, у меня не так много времени, чтобы попрощаться.

Теперь Селеста боялась до чертиков, но Фелипо лишь приветливо улыбнулся, как делал при жизни.

— Но зачем ты тут? — спросила она.

— Сказать пару